Цитата сообщения Яркие_Картины_Наталии_Ширяевой Тени от солнца.

Хочется мне уйти в отшельники. Спрятаться ото всех, побыть наедине с собой. Иногда просто хочется сутками не выходить из своей мастерской, благо у меня тут есть все необходимое. Но окружающие продолжают рвать меня на части. Телефонные звонки, предложения встретиться, приглашения на званые вечера....

А я? Я позволяю им меня рвать.

Вчера Альберт затащил меня на презентацию выставки одного нашего общего знакомого. Я и идти-то не хотел, но что-то будто подстегнуло, подумал - пойду. Лучше бы мне было не появляться там.

Мы опоздали часа на два к началу, и вошли, когда официальная часть уже закончилась, а посетители начали накачиваться спиртным, вкуснейшей ресторанной едой и неофициально общаться.

Селин я заметил как только вошел. Издали увидел характерно подобранные волосы, хрупкие плечи, лопатки в глубоком вырезе платья. Она стояла ко мне спиной, беседовала с каким-то престарелым художником. У меня еще был шанс смыться, но я как вкопанный замер около мраморной колонны и дождался, пока она обернется. А может я этого ждал?

В руке ее был мартини с грустной оливкой. Это я разглядел, когда она уже подошла ко мне. Стоял и смотрел как дурак на эту одинокую оливку под слоем бледно-желтой жидкости.

Селин улыбалась.

- Как поживаешь, рада тебя видеть! - сказала она, глядя своими блестящими от мартини глазами мне в лицо.

"О себе такого сказать не могу." - в тоске подумал я. В груди будто невидимая рука сжала легкие, стало нечем дышать. Я промычал что-то невразумительное.

Выручил Альберт, протянув из-за спины мне бокал шампанского. Я залпом выпил, чокнувшись с ней, и заметил на левой руке у нее новый, незнакомый мне, серебряный перстень. Наверное с гранатом. На шее красовался большой серебряный кулон с таким же камнем - подарок от дедушки на 20-тилетие.

Дедушка Селин был довольно преуспевающий ювелир, и изготовил этот кулон по моему эскизу. Это была наша с ним маленькая тайна. Но ей я этого не успел сказать, потому что вскоре мы расстались. И я не хотел, чтобы она перестала его носить только потому что я был как-то связан с его возникновением. Я хотел чтобы часть моей души навсегда осталась при ней.

Она достала сигарету. Шампанское уже подействовало на меня, и ступор немного отпустил. Только пальцы слегка подрагивали, когда я случайно прикоснулся к ее руке, поднося ей прикурить.

Мы стояли друг напротив друга и глупо любезничали ни о чем. Альберт, как настоящий друг, отошел в сторону, чтобы нам не мешать, но был начеку и вовремя подносил мне новую дозу шампанского.

Минут через двадцать, как мне показалось, она озабоченно заглянула в сумочку, потом посмотрела на меня, хитро прищурившись.

- Ты не мог бы проводить меня в служебный туалет? Ты ведь здесь свой человек?

"Неужели она все еще нюхает кокс?" - пронеслось у меня в голове, но она уже вела меня по лестнице, крепко держа под локоть.

На втором этаже галереи консьержка улыбчиво со мной поздоровалась. Это означало, что мне открыт путь в святая святых - хранилище экспонатов, ну и соответственно - в служебный санузел. Заходя в коридор при хранилище, я предусмотрительно включил местное тусклое освещение, и проверил - нет ли здесь кого. По моим расчетам никого в такой час здесь быть не могло - все насыщались халявными явствами внизу.

Гуськом друг за другом мы прошли до конца коридора, и очутились в небольшом предбаннике с раковинами и старинным зеркалом в медной раме. Селин закрыла за нами дверь.

Пока она деловито располагалась со своим снадобьем на широкой мраморной столешнице, я смотрел на нее в зеркало.

Вы никогда не замечали, что хорошо знакомые люди, отразившись в зеркале, приобретают новые, незнакомые вам черты? Или просто привыкнув смотреть на них под одним и тем же ракурсом, наше подсознание чего-то последовательно избегает? Зато внимательно рассмотрев отражение, вы можете узнать о человеке много нового, чего вам до сих пор и не приходило в голову.

Я стоял и смотрел на Селин, сложив руки на груди. Она достала трубочку и приготовилась нюхать тращельно сформированные при помощи пластиковой карточки дорожки из белых кристаллов. Наблюдая за выражением ее лица, которое в данный момент стало каким-то слишком серьезным, и даже немного алчным, я подумала что передо мной вовсе не та безобидная девочка, которой я привык ее считать. Отчасти из-за нашей разницы в возрасте, отчасти из-за ее хрупкой внешности. Ведь при ее росте около метр пятьдесят пять и кукольном телосложении, в ее двадцать три года она с трудом тянула на двадцать. Я, конечно, тоже выглядел моложе тридцати пяти, но рядом с ней всегда чувствовал себя обязанным ее защищать и беспокоиться за нее. В конце концов, это стало настолько явно ей мешать жить, как она мне сообщила, что решила со мной расстаться.

"Я тебе не девочка, я тебе не куколка!!!" - кричала она во время последней ссоры, мечась по моей мастерской и демонстративно переворачивая мольберты. "С тобой я навсегда останусь ребенком, как Клодия из "Интервью с вампиром"! Более того - ты и не хочешь, чтобы я взрослела! Было бы твое право, ты нарядил бы меня в кружева, навил кудри и поставил бы меня на полку, как эти чертовы головы!" - кричала она, указывая дрожащим от гнева пальцем на бюст Сенеки. " Так вот, сделай с меня такую вот гипсовую голову и любуйся в своей удовольствие, а меня оставь в покое!!! Оставь, оставь, оставь, оставь! Я хочу жить такой жизнью, какой мне хочется, хочу совершать свои ошибки, хочу взрослеть, и прекрати в конце концов прекрати изображать из себя моего папашу!"

Все это пронеслось у меня в голове, пока она втягивала в прозрачные ноздри свою дозу счастья. Затянувшись, она развернулась и прислонилась к столешнице поясницей, откинув голову на бледно-розовый кафель. Очень быстро глаза ее начали характерно блестеть, а чернота зрачков почти совсем вытеснили радужную оболочку. Селин что-то лопотала о своем дипломе, об искусстве третьего рейха, она вообще стала как-то слишком разговорчива. Или я просто уже забыл какая она бывает под коксом.

А она уже тем временем трогала меня за руку, поглаживая мой браслет из слоновой кости, привезенный из последней поездки Эфиопию. Говорила, что он напоминает ей о каком-то сне, в котором она была верховной жрицей и присутствовала при жертвоприношении.

Я развернулся, уговаривая ее идти вниз, стал открывать дверь и внезапно почувствовал у себя на животе теплые ручки Селин. Потом спиной ощутил ее небольшую грудь, почувствовал, как она прижалась ко мне всем телом. Во мне опять возникло чувство, что она маленький ребенок, цепляющийся за отца, в страхе что тот уйдет, бросив его одного в темной комнате. Я замер, не веря себе. А она гладила своими маленькими ручками меня по груди, по животу и тихо шептала что-то неразборчивое. Я отдал бы полжизни, чтобы продлить этот миг.

Это продолжалось наверное вечность, потому что я совершенно потерял ощущение времени и всем свои существом отдался на волю этих теплых ручек. Пульс в моих висках бился в такт этим осторожным поглаживаниям, в горле пересохло. Я даже глаза закрыл, чтобы явственнее чувствовать их, чтобы ничто не отвлекало меня от их божественного прикосновения. Потом я ощутил, что эти ручки стали меня осторожно поворачивать, и через несколько секунд я уже страстно целовал Селин.

Передо мной будто разверзлась целая бездна, и я без страха шагнул в нее. Я сделал этот шаг не мешкая и не сомневаясь не секунды... "Не помня зла невозможно быть живым"... но я ощущал себя живым, я ощущал себя заново родившимся, и гладя своими пальцами нежное личико Селин, мокрое... что это ? слезы? ... гладя вот этими пальцами ее волосы, ее шею, ее ушки, я чувствовал себя будто бы человеком без прошлого, никогда не знавшим боли... я целовал Селин, и чувствовал себя счастливее, чем в тот день когда написал свою самую лучшую картину, и внутренний диалог замер во мне, осталось лишь это всепоглощающее чувство бесконечного счастья.

И Селин целовала меня...

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Я открыл глаза и почувствал резкую боль от солнечного света, льющегося из окна напротив. Что это за окно?

Боль перекочевала в виски, потом в затылок, потом наполнила все тело, особенно отдавшись в правом запястье. На нем я обнаружил не совсем чистый бинт. Сквозь ее пелену я все же попытался осмотреться. Комната показалась мне знакомой. Даже однозначно - я тут бывал. С трудом повернув голову, я увидел рядом профиль Альберта и все понял.

Это его комната и его квартира, и лежим мы на его диване, вдвоем, но только он под одеялом, а я одетый. Одетый и с жутким абстинентным синдромом.

- Ну я с тобой натерпелся вчера! - сказал вдруг Альберт, будто и не спал вовсе.

- Мммм... - только что и смог произнести я, и то не своим голосом.

- Ты, брат, меня вчера и напугал! Я еле уговорил тебя у меня остаться, еле уложил тебя спать! Ты все хотел ехать следом за Селин, разбираться с ней!!!

Яркими вспышками боли пронеслось у меня перед глазами - Селин, нюхающая кокс; ее поцелуи; холод кафеля на полу; теплое родное тело в моих руках, убегающие по коридору шаги, а после - до отвращения веселые лица у посетителей внизу, фраза Альберта: "Она уехала с кем-то на рубиновом ситроене", горечь потери, неисчислимое количество бокалов шампанского, и владелица галереи мадам Жюрден с золотой подвеской-скарабеем на старческом, покрытым пигментными пятнами декольте. Этот жук-скарабей - последнее мое связное воспоминание, я все пытался сфокусировать на нем взгляд под птичью болтовню мадам, чтобы хоть как-то собрать волю, придать осмысленность своему лицу и не потерять при ней равновесия.

Я обхватил голову рукаими и сел на кровати.

- Уууу...

Мне хотелось выть волком, хотелось рвать на себе одежду, но я лишь тупо скулил, сжав руками виски. Альберт подсел рядом, обнял меня за плечи.

- Ну-ну, дружище держись... Это я виноват, это я затащил тебя туда... Ну прости меня, прости. А ты вчера меня и напугал! Я уже не знал, что с тобой делать! Привез, как видишь, к себе. Боялся оставить тебя одного! Ты вначале рвался все за ней, уж куда хотел ехать - и не знаю, ясно что она-то поехала не домой. Потом побежал в служебный туалет с пустым бокалом. Я, конечно, почувствовал неладное, следом за тобой пустился. Но ты закрылся там, ничего не отвечал, только звон стекла... Что мне оставалось? Пришлось выбить дверь, а ты там. Мадам Жюрден вижжала, боялась плохой огласки. Она же тоже кинулась со всей своей старушечьей прытью следом за нами. Мы с ней конечно испугались, но ты только успел поцарапать руку, когда я отнял у тебя осколок...

- Ну хватит, - перебил я его. - Хватит уже, довольно!

Мы еще посидели с ним, обнявшись. Он все похлопывал меня по плечу... И каждое его похлопывание отдавалось в моей гудящей голове новой болью. Новой болью отдавалось и гудение машин на проспекте за окном. Лучи солнца, просочившись через голые ветви январских деревьев и запыленное стекло, тихо подкрадываясь к моим ногам. Они пугали меня своей вопиющей жизнерадостностью, но я не мог оторвать от них глаз. Я разглядывал причудливые тени от ветвей деревьев за окном, от ветра они создавали танец каких-то кельтских узоров на местами вышербленном, давно не полированном паркете.

Альберт, проследив за моим взглядом, встал, чтобы зашторить окно.

- Погоди! - жестом попросил его я, продолжая всматриваться в эти солнечные рисунки на полу. - Дай, я...

И головная боль как будто начала отступать перед неясными образами, в которые начали складываться эти тени. И боль душевная стала трансформироваться во что-то иное. Я вдруг ощутил невероятно сильное желание оказаться у себя в мастерской, в мансарде под самой крышей пятиэтажного старинного дома на бульваре Сен-Жермен.

Я вскочил и стал лихорадочно обуваться.

- Эй! Ты куда? Даже кофе не попьешь?

- Я тороплюсь, мне надо идти...

- Ну... - Альберт с сомнением посмотрел на меня, - Если ты конечно не опять на поиски Селин!

Я с улыбкой отрицательно помотал головой. Махнул рукой ему на прощанье и закрыв за собой массивную входную дверь, перепрыгивая через две ступени, ринулся вниз по лестнице.

Навстречу городу, навстречу солнцу, настречу начинавшемуся дню. И настречу новому творчеству.

@Lollapalooza ноябрь 2007г.